Русанова
Екатерина Юрьевна
Замок из песка
Замок из песка

Замок из песка.



В детстве очень любила сказки, как, впрочем, и все дети. Только в отличие от современных детей сказки мы тогда читали, а не смотрели по телевизору или в кино. В них рассказ о большой любви заканчивался всегда тогда, когда любовь только начиналась. Профантазировать дальше, как там Аленушка с Иванушкой или Принц со Златовлаской дальше жили, не могла, опыта было маловато. Но то, что мужчины за женщин бороться должны, себя опасности иногда подвергая, это я из сказок усвоила четко. И все было как-то логично: ну не будет же Елена Прекрасная со Змеем Горынычем драться с помощью Меча-Кладенца, который по непроверенным данным около 20 кг весом должен быть, если в Елене самой живого веса, судя по талии, килограмм 50 всего. У нас и в начальной школе мальчишки за девчонок дрались (причина ратных боев, как и в сказках, никем не уточнялась). Мальчишки сильнее – им и булавы в руки. Если было наоборот, когда девчонки из-за парней друг другу косы рвали – то женский пол в этих турнирах чаще значимые баллы зрителей терял, а доказательство собственной силы выливалось в предложения сильного пола «побороться», что было очень далеко от предложения вместе погулять и морального удовлетворения не приносило.

Время, отпущенное мне для формирования типичной юношеско-любовной фантазии, я упустила. Когда все мои 12-летние ровестники читали и перечитывали Дюма, я занималась Жюль Верном и Яном («Батый» и др.). А когда решила все-таки обратиться к известнейшим в наших кругах «Трем мушкетерам», оказалось, что время ушло, читать уже было скучно и, благодаря кинематографу, имею представление о книгах Дюма только по их экранизациям. В которых, должна заметить, (видимо с социалистическим строем связано и на глубокой нравственности основано) про любовь показывали только борьбу мужчин и полученные за победу поцелуи. А что было дальше – опять не ясно.

Влюбившись впервые по-настоящему в 12 тоже придумывала себе сказки. Парень приезжал на каникулы к своей бабушке откуда-то издалека, был невозможно красив и на 2 года меня старше. Поскольку мой брат, я и этот парниша довольно часто время проводили вместе, то народ поговаривал о наших не только дружеских отношениях (не с братом, разумеется). Только ко мне это пришло слишком поздно. Он тогда уже закончил 8-летку и пошел дальше в училище учиться. Каникулы уже не совпадали, а я, каждый раз проходя мимо дома его бабушки, думала: «Вот стоит он сейчас у окошка, меня видит, а выйти стесняется». И намеренно замедляла шаг, ожидая чуда. Позже мне стало понятно, что у 14-летних ребят есть куда интереснее дела, чем 12-летние девчонки. А тогда было обидно, когда узнавала, что он уже приехал, а меня еще не навестил. Просветление и освобождение от этого тягостного чувства «любви ожидающей» пришло достаточно внезапно. Я увидела его с сигаретой, чего в то время вообще переносить не могла. И все, как рукой сняло.

Это было мне первым доказательство того, что любовь приносит страдания. Первые мысли об этом, помню, появились в моей голове в 5 классе. Мысли, что в сказках героев мало, у них и выбора-то большого нет, в кого влюбляться, а людей много и, нет никакой гарантии, что выбрав себе предмет любви, ты угадаешь с персоной и тебя ожидают ответные чувства. А страдать и переживать по поводу нелюбви тебя кем-то – это достаточно глупо. Заставить любить невозможно, внушить симпатию почти так же проблематично, значит экономнее для собственного сердца никого в него не пускать. (Вот откуда у пятиклашки такие мысли возникли – этого я не помню, но то, что думала я так уже тогда – знаю точно). Показательным примером были мои мальчики-одноклассники, влюблявшиеся в меня достаточно часто и по 2 – 3 одновременно (несинхронная пачечная активность). И совершенно логично, что для меня это было уже невозможно, любить двух или трех одновременно и, значит, они, несчастные, уже гарантированно обречены на душевные страдания.

Сказки про любовь я после этого оставила и перешла на те, где богатыри всякие подвиги совершают. Тут еще в школе и история античного мира подоспела и я упивалась мифами Древней Греции, где была не только сказка, но и жизненная мораль (так, конечно, я это тогда не называла). Все эти боги, они чего-то добивались, выгоды, превосходства, они страдали, пытаясь достичь чего-то. Некоторые даже собой жертвовали (ради человеческого прогресса, как я теперь понимаю). Перечитав уже взрослой Библию, заметила, что в мифах, как и в Библии основные моральные принципы и кара за их неисполнение или попирание приведены достаточно доходчиво, нужно только им следовать. Кстати, наш социалистический Моральный Кодекс тоже большинство из этих принципов поддерживал. Только в нем было написано все сухо, без примеров и исключений, как будто все люди этому написанному следуют, а преступности (как и секса, сейчас могу уже написать) в нашей социалистической стране нет. Что меня в мифах не устраивало – что даже боги лгут или хитрят. А бабушка меня учила, что врать нельзя, это не по-человечески. Лучше, говорила мне она, промолчи, но никогда не ври.

Да, что-то меня увело в сторону морали. Но мы же о любви! Раньше думала, что любовь и нравственность обязательно должны быть друг с другом связаны. Счастливыми, как в сказке, могут быть только люди, искренние в своих чувствах. А злые, как показывает детская литература времен Кащея Бессмертного, любить вообще не могут. Кинематограф того времени меня тоже в моем убеждении поддерживал. Хитрые и коварные, тщеславные и завистливые герои теряли своих любимых с вероятностью до 98 %. Пыталась и себя тогда к какому-нибудь показателю подвести, получалось плохо, потому что под признак «хороший человек» я не совсем подходила. В школе иногда побивала мальчишек, дома иногда пошлепывали меня из-за сестры или брата. Страдала искренностью и максимализмом, чем раздражала или обижала иногда, сама того не желая. И разделяла людей по критерию «общей положительности» на способных и неспособных любить. Для меня, например (с подачи любимых предков), было важно, как школьник учится. Если хорошо, то можешь позволить себе и влюбиться, если двоечник – учиться, учиться и еще раз учиться! (как завещал великий Ленин). Спустя годы, правда, обнаружила, что многие наши «тихие троечницы» по выходу из школы быстренько организовали себе семейное счастье, в котором пребывают и поныне. И их неуспеваемость совершенно не отразилась на их чувственных возможностях.

Все это, да еще социалистическое воспитание, не ориентирующее девочек на использование выгодной внешности в достижении некоторых превосходств, но ориентирующее на коллективизм и равноправие, все это вкупе с социальным статусом родителей и их требованиями ко мне, как к дочери, сориентировало меня немного не в том направлении, куда обычно женская половина человечества направляется – к семейному очагу. Папа с мамой грозили меня в ассенизаторы отдать, потому что у меня почерк «как курица лапой» назывался; на Рождество дурачиться, песни орать и подарки по дворам выпрашивать – я ж дочь участкового! - нельзя; черешню в колхозных садах воровать (когда все мои подростки делали это с завидной регулярностью, никем не пойманные) – с ума сошла, а если посадят! (это ребенка-то!) Не могу сказать, что я поэтому была девочкой тихой. Я была просто спокойным человеком, а мои авторитетные родители во многом были правы. С их подачи я до сих пор еще умею играть на фортепиано, танцевать, рисовать. Благодарна я им еще и тем, что после «подачи» никаких насильственных методов они ко мне не применяли. Хотя, да, было. Когда я была в 9 – 10 классах они пытались меня насильно из дома вытащить по вечерам, предлагали шампанское по праздникам и косметику по выходным. Но, согласно моим максимальным взглядам, я от всего этого отказывалась, логично полагая, что подходящие случаи для всего этого у меня еще впереди.

Несмотря на все мое душевное сопротивление на любовном фронте, все-таки влюбилась в одноклассника, когда мне было 14. Мы с ним, правда, и так дружили. Но оказалось, как-то не так. Он мне потом в телефонную трубку слезы лил, рассказывая о своих чувствах к другой нашей милой однокласснице, в сравнение с которой я никак не шла. Поскольку терпением я была не слаба, решила подождать, пока он поймет, что я тоже девушка «на выданье». Он долго не понимал, а я к тому времени и приостыла уже.

Все случается не просто так, думала я тогда, и из этой печальной истории сделала вывод, что в книгах все врут, что на самом деле можно и разлюбить, если хотеть (в моем случае НЕнадежда на удачу помогла мне себя побороть). Соответственно, тогда же перестала искренне сочувствовать несчастно влюбленным ровестникам, из чувства солидарности же продолжала терпеливо утешать влюбленных, приобретя даже при этом некоторый нейтральный авторитет, позволяющий выслушивать мнения обоих неравнодушных друг к другу сторон. Именно тогда я и поняла, что все истории про любовь – это тот замок из песка, который мы с известной долей фантазии сами выстраиваем, любуясь. Но который, несмотря на его внешнюю стойкость, при высыхании (это про песок и при остывании – это о чувствах) разрушается уже от дуновения легкого бриза и та же самая вода, помогавшая его создать, свое же творение и разрушает, размывая его стены, еще недавно казавшиеся нерушимыми. Не говоря уже о стихиях. Это то, чем мы можем любоваться и гордиться лишь ненадолго. Надолго остаются только руины, лишь бесформенная груда песка, в которой можно еще найти стекляшки или ракушки, некогда составлявшие украшение нашего замка.

Наверное именно поэтому, когда одной из последних девочек в классе я приобрела друга, никаких замков стоить не пыталась, а сразу решила, что по окончании школы каждый из нас пойдет своей дорогой. Мнением своим я с парнем не делилась, но подозреваю, что он думал по-другому. Мы были вместе весь 10-й класс. Он при этом повысил свою успеваемость практически по всем предметам до «хорошо», а по некоторым даже до «отлично». Научился дарить цветы (не только мне, но и моей маме, если он ее в доме раньше меня видел, когда приходил. Когда впервые он подарил цветы моей сестре, тоже попавшейся ему на пути ко мне, она была счастлива до небес, и берегла их потом достаточно долго), не повышать при мне голоса, перестал курить. Я же получила хорошие уроки терпения и человеколюбия. Мне дорог был этот человек, поэтому я и пыталась перекроить его сомнительные качества на хотя бы нейтральные и где-то в глубине души надеялась, что его следующая девушка будет лишена уже тех неприятных ситуаций, которые пережила я. Да, да, именно так я и думала. Это могут подтвердить даже мои тогдашние подружки. Но замок все-таки существовал и еще долго не мог разрушиться. Уж очень крепкий у него был фундамент. Первая прогулка за руку по улице, первый поцелуй, первые прикосновения. Руины этого замка остались в нас, наверное, навсегда. Но не как уродливое нагромождение камней, а как архитектурный памятник старины, напоминающий о величии и роскоши (чувств) того времени.

«Замок из песка» в исполнении архитектора ... С золотыми крышами, хрустальными окнами и всякой потенциальной мебелью (наличие которой, правда, никогда невозможно проверить). Однажды придумала его себе сама, пытаясь следовать не моим личным вкусам, а скорее согласно архитектурным традициям предыдущих поколений. В то, что замок будет нерушим и в нем когда-то появится камин, дающий тепло и много всякой уютной мебели, очень даже хотелось верить. Эти мои заблуждения продержались в моей голове недолго, около года. И потом, в течение еще 10 лет была чаще гостем на праздниках закладывания песочного фундамента, хотя выслушала и немало предложений строить вместе.

Не хочу выступать с призывом не верить песочным сооружениям. Как раз наоборот, хочется пожелать, чтобы каждый хоть однажды в жизни построил (или хотя бы попытался) свой замок. Несмотря на то, что строительный материал, как правило, идентичен, архитектура и долговечность постройки у каждого различная. Некоторые мастера песок не только с водой, но и с цементом смешивают, превращая свое творение в нерушимое сокровище, которое они берегут, лелеют, укрепляют, достраивают. Тут уж, конечно, не обойтись без великих: «Человек сам является творцом своей судьбы». А по-моему, «в каждом человеке живет архитектор».


Весна 2002


Замок из песка